Ю.Г.: Как появилась идея создания ВЦСИ?

Иван Горшков, художник, сооснователь ВЦСИ: Во второй половине 2000-х группа воронежцев пришла к выводу, что хочет связать свою жизнь с современным искусством. Некоторые из них начали перебираться в Москву. Среди них были Арсений Жиляев, Маша Чехонадских и Лиза Бобряшова. Перед нами (Ильей Долговым, Иваном Горшковым, Николаем Алексеевым) встал выбор — либо перебираться в Москву и строить там карьеру, либо что-то нужно придумывать здесь. Как любит говорить Коля Алексеев, «мне как художнику для полноценной работы необходимо ходить на выставки, видеть других художников. Если этого не происходит, то необходимо это делать самому». Поэтому ВЦСИ — это инициатива художников, которые хотят жить в своем городе и самостоятельно строить систему, свое сообщество, чтобы все было естественно и круто.

С исторической точки зрения, появление ВЦСИ произошло в тот же период, когда открылась галерея Х.Л.А.М. Алексей Юрьевич (Алексей Горбунов, директор галери Х.Л.А.М. — «Артгид») совершил на тот момент героические усилия. Первый год я в ней работал смотрителем, а ребята приходили и тоже как-то участвовали в деятельности галереи. Это было непостижимо: первая и единственная галерея, которая занимается современным искусством, пусть и воронежским. Постепенно возникло желание что-то изменить и сделать по-своему.

Николай Алексеев, художник, председатель ВЦСИ: Ни мне, ни Илье, ни Ване действительно не хочется уезжать из Воронежа, но тут предельно скучно (из всех основателей ВЦСИ в Москву перебрался только Арсений Жиляев, все остальные предпочитают жить и работать на исторической родине. — «Артгид»). Какая бы то ни было выставка проходит раз в два месяца, а заслуживающая внимания случается раз в год, даже поговорить не о чем. Все приличные люди уже уехали в Москву. Все это происходит оттого, что нет никакой инфраструктуры, и новых художников нет по этой же причине. Мы решили эту инфраструктуру создать сами. Для этого мы запустили «Курс молодого художника». Ребята приходили, приносили свои работы, мы их обсуждали, давали какие-то тексты читать. Сейчас 2–3 человека из полугодового курса как минимум находятся в системе и что-то делают. Когда на весь Воронеж три художника, да еще два появляются — это очень мощно.

Ю.Г.: Почему вы не хотите переезжать в Москву?

И.Г.: Приятно, что тут все свое, свой центр современного искусства, сам себе барин. Можешь придумывать про себя какие угодно легенды, мифы и постить в фейсбуке.

Ю.Г.: Что и как изменилось за те десять лет, что вы занимаетесь современным искусством?

Илья Долгов, художник, сооснователь ВЦСИ, лауреат конкурса «Инновация-2012» (номинация «Лучший региональный проект»): Такая долгая история! В 2002–2005 годах мы начинали как подпольная секта. Творческая группа «Пограничные исследования». Квартирные выставки, акции, перформансы, фильмы. Зрители — ближайшие друзья. Делали что-то, что сами не до конца понимали, что, как казалось нам из отрывков сведений из сети, было важным и осмысленным. В катакомбной, часто клаустрофобической атмосфере маленького замкнутого сообщества. Зато не было всего этого говна, связанного с профессиональным современным искусством, — правильных позиций и способа говорить, «важных» тем, коммуникативных стратегий и т. д., и т. п.

Потом, примерно с 2008 года, мы успели подсмотреть в Москве, как работает «настоящая» арт-система. И захотели сделать свою, поменьше, в Воронеже. Так появился ВЦСИ. Был задор делать все самим, как на Диком Западе, — выставки, лекции, круглые столы. Плюс возникали какие-то миражи, что якобы сейчас вот что-то такое случится, что ситуация просто взорвется. Это подпитывало коллективный энтузиазм, а он был жизненно важен — потому что все делалось своими силами, на свои ресурсы, в прифронтовых условиях.

Но прорыва все не случалось, силы иссякали, все приуныли. Оказалось, что ВЦСИ — долгосрочный рутинный проект. Юридические тонкости, переговоры, месяцы ожиданий. Но, что удивительно, теперь есть помещение, институциональные возможности.

И текущая ситуация очень сильно давит в сторону добренького полусонного кунстхалле, где все работает как надо, продаются книжки, стоят два столика и кофе, привозные выставки. К сожалению, все организаторы ВЦСИ — художники, мы ничего не умеем делать, как положено в сфере институционального строительства. Я надеюсь, у нас получится самый глупый, неправильный и нелепый центр современного искусства. При этом, как говорит Коля, «лучший в Восточной Европе». Будем практиковать непрофессионализм, только экспериментальные и только молодые проекты. Это моя мечта, по крайней мере. Правда, такой ЦСИ, наверное, городу и не особо нужен. Воронеж скорее бы хотел правильный ЦСИ. Но, я думаю, он появится, и скоро, параллельно с нами. Так что совесть перед Воронежем останется чистой.

Арсений Жиляев, художник, сооснователь ВЦСИ, лауреат премии «Инновация-2010» (номинация «Новая генерация»): Еще мы планируем запустить второй набор в Воронежский открытый университет — образовательную инициативу ВЦСИ. Только на сей раз взяться не только за художников, но и за кураторов и арт-менеджеров. Профессиональных функционеров чрезвычайно не хватает.

Ю.Г.: Есть ли у ВЦСИ инвестор? Или вы вкладываете свои деньги?

Николай Алексеев: Когда мы решили открыть ВЦСИ, мы придумывали, как бы нам найти деньги. Мы решили, что это очень просто. У нас есть местные капиталисты, которые занимаются социальными проектами, финансируют их. Нам казалось, что мы придем к ним с предложением о «суперивенте» и прославим их на века. И с мыслями о том, что завтра нам дадут 100 миллионов рублей и мы здесь построим музей Гуггенхайма, только лучше, мы договорились с куратором и решили открывать выставку. Пришли к капиталистам с предложением «мы вам делаем суперсобытие, а вы нам какие-то жалкие 700 тысяч рублей» — на однодневный фестиваль тратится порядка 2,5 миллионов рублей. Они сначала говорят: «ОК, мы дадим вам деньги. Хотя нет, денег мы вам не дадим, но можем дать диван. Хотя, нет, постойте, он нам и самим нужен». В итоге ни денег, ни дивана.

Есть в городе еще крупная компания по свету, которая делает прожекторы и прочее профессиональное оборудование. Мы к ним обратились: «Сделайте нам электрику, вам это ничего не будет стоить, у вас бесплатный электрик». Они долго это обсуждали, но в итоге директор сказал, что это им не нужно. У них и так все прекрасно продается, и имидж бандита меценатством он портить не хочет.

Когда мы уже потом бросили клич по поиску денег, на него отозвались московские приближенные к Воронежу капиталисты и прислали нам сколько-то денег, но воспользоваться ими не получилось. Налоговая заморозила счет за несвоевременный отчет. По большей части мы сами вкладываемся, и была договоренность, что какой-то процент выручки от наших проданных на «Арт Москве» работ идет в фонд.

Ю.Г.: А есть ли у ВЦСИ поддержка со стороны города?

Иван Горшков: Да, нас поддерживает администрация Воронежской области. Губернатор Алексей Гордеев и его супруга Татьяна Гордеева способствовали появлению собственного помещения у ВЦСИ.

Ю.Г.: Ваши персональные художественные практики крайне герметичны, при том что ВЦСИ — проект вполне социальный открытый. Как все это совмещается?

Николай Алексеев: Мне кажется, это диктуется положением. Мы, с одной стороны, суперзакрыты от мирового процесса, выезжаем раз в месяц в Москву, а здесь мы варимся в своем соку — отсюда эта герметичность и появляется, как у «Коллективных действий»: мифы, фантазмы. Это такая субкультура. Отсюда и волшебство, сказочность. Появляется такая же структура в искусстве. И вместе с этим положением диктуется необходимость разрушить эту герметичность. Таким образом и строится деятельность ВЦСИ.

Ю.Г.: Можно ли сейчас говорить о каких-то итогах вашей деятельности?

Николай Алексеев: Что-то меняется к лучшему. Чувствуется появление некоего запроса, формируется креативный класс, который ездит в Москву на тот же «Винзавод», а потом приезжает сюда. Мы сделали здесь ряд дидактических выставок, например, «Живой музей перформанса»: по крайней мере, сейчас уже не возникает вопросов «чем отличается перформанс от инсталляции».

Ю.Г.: Ректором Воронежского государственного института искусств назначен Эдуард Бояков, фигура федерального уровня, появление которой в регионе, очевидно, повлияет на ситуацию в нем. Что вы об этом думаете?

Николай Алексеев: Бояков — политик, знает, что и где сказать. Это дела взрослых дядей, а мы художники.

Ю.Г.: Вы можете дать другим художникам, точно так же живущим в регионах, рецепт того, как действовать и что делать в собственном городе, чтобы развиваться?

Илья Долгов: Ситуация в каждом провинциальном российском городе, я уверен, совершенно, совершенно уникальна. Поэтому я не могу давать советов. Вот у краснодарцев, например, все по-другому, хотя ситуация, казалось бы, плюс-минус похожа. Но мне кажется, важно понять, что провинция — это не то, от чего нужно однозначно бежать. Это свои особенности, которые, если они подходят тебе, становятся возможностями и плюсами. Это все-таки возможность быть чуть в стороне от большой арт-системы. Хотя бы в ежедневных коммуникациях, в присутственности. Выпадать из зоны видимости по необходимости. Собственно, и Москва такова по отношению к великому Западу. Тоже отрезанная от коммуникаций провинция. Но воспринимающая это как свою ущербность. Мне кажется, если уж прозябать в России, то честнее — не в Москве. Хочешь быть нормальным художником — интегрируйся, телесно и институционально, в европейские машины. Хочешь быть здесь — осознай свою провинциальность и пойми, что тебе это дает. Правда, тут есть одна опасность. Провинция — это возможность не только изнутри, но и извне — для колонизации. Или самоколонизации. Таким проектам доверять нельзя. И если такое появляется на горизонте, значит, пора уходить в лес и собирать партизанский отряд.