Астапов Гавриил Константинович
(1887 - 1912)
Астапов Гавриил Константинович (1887-1912) Живописец. Учился в Казанской художественной школе. После поездки за границу преподавал рисование в Сызрани. Автор многочисленных портретов и пейзажей в т.ч.: "Этюд с солнечными бликами" (1905), "Улица Симбирска" (ок. 1910) и др. Некоторые из работ А. находятся в Ульяновском художественном музее.
В Сызрани убит молодой, талантливый художник Гавриил Константинович Астапов. Широкой публике он был почти совсем неизвестен и знали его очень немногие коллекционеры Поволжья.
Причина – поразительная скромность художника, неуверенность, вечные искания.
Астапов – чистой воды импрессионист и, если необходимо ссылаться на сходство с кем-либо, то я могу указать на Писсаро.
Но это сравнение общее: у Астапова было своё и каждая вещь его носит яркую индивидуальность.
Я не знаю никого из русских художников, кто так ослепительно умел бы передавать пропитанную солнцем зелень, радость весны, трепетание воздуха.
Это было его стихией.
Его улицы зимой, виды Волги осенью, несмотря на мастерство и передачу движения, - кажутся мне слабее.
Это психологично: солнце любил он и миллионы рефлексов, которые рождало оно.
И болезненно тянуло его всегда на юг.
Вот, что писал покойный мне два года назад из Константинополя.
«Город не так уж сказачно красив, как о нём говорят. Всё делают поразительно синее небо и яркое, яркое солнце. Всё здесь горит, переливается, трепещет. Я впервые почувствовал всю беспомощность, передать что-либо на холст. Если бы город весь вымер, всё равно он был бы радостен и смеялся бы без конца»…
Из Турции Астапов привёз ряд лучших этюдов, полных блеска, радости, переливов, драгоценных камней.
Сколько бы мог ещё сделать покойный!
Ему было всего двадцать пять лет!
В какой-то Сызрани, из которой писал он тоскливыя письма, жалуясь на пошлость и одиночество – его убили.
Убили, может быть, накануне его настоящаго слова, новаго слова.
Накануне того дня, когда он получал возможность перебраться в столицу, участвовать на лучших выставках.
Образование Г.К.Астапов получил в Казанской Художественной Школе, но воспоминания о ней у него остались мрачныя.
Что могла дать ему Школа, какой-то подголосок Академии, с допотопными учителями.
С благодарностью вспоминал он лишь художника-руководителя Скорнякова, ценя в нём большую деликатность и любовь к прекрасному.
По окончании школы Астапов едет в Париж, Испанию, Италию.
Там посещает он Академии, копирует и изучает классиков.
Необходимо сказать несколько слов об Астапове, как коллекционере, но коллекционере своеобразном.
Для него коллекционерство не было модой, за которой устремились теперь многие, собирающие наугад всё, что попало, а было потребностью сознательной.
Он не говорил – «собирать», а – «спасать».
Спасать от невежества, от истребления.
Гавриил Константинович спас много ценных вещей на чердаках усадеб, в кладовых старьевщиков и передал их в надёжныя, любящия руки.
Перепродавал он их всегда по цене ниже той, за которую покупал, но лицу, хорошо ему известному.
На мой вопрос – почему он не составляет свою коллекцию – Астапов отвечал:
«Образ жизни веду я бродячий, не ручаюсь за завтрашний день. Затем: счастие для меня не в том, чтобы владеть, а в том, чтобы спасти вещь от возможной гибели».
Вечно нуждаясь, особенно в последние годы, Астапов устраивал себе маленький праздник: шёл в эстампный магазин, покупал кипы омерзительных гравюр, цветных «медерн», пачки открытых писем и сжигал их.
Всё-таки на крупицу меньше пошлости.
Это ребячество, смешное вычерпывание океана чайной ложкой – всё-же было безконечно в нём трогательным.
Это всё, что он мог себе позволить, загнанный нуждой в какую-то Сызрань, где принужден был учительствовать.
Вообразите скверный городишко, наполненный Сологубовскими Передоновыми.
Непроходимую тоску, одиночество.
Мало того: издевательство, хамство.
Усталый, раздражённый мог сказать он что-нибудь резкое в ответ на глумление пошляка.
Выстрел и смерть.
Вот нелепый финал красивой жизни, которую нужно было беречь, ограждать от грубости улицы.
Я ограничиваюсь этими несколькими словами, потому что слишком ещё свежо горе и трудно писать.
А мне хочется сказать много хорошаго, задушевнаго об умершем хотя бы за то, что он разделял горе и радость моих начинаний и был нужным и безконечно ценным сотрудником.
А. Мантель
Альманах «Зилант». Казань. 1913 г.
